Четыре истории цифровой эпохи
Арсений Афонин, Влад Алейников
07.06.2019
Время чтения: 7 мин
Многие знаковые архитектурные проекты появились благодаря возможностям цифровых инструментов. Рассказываем подробнее о том, как это было — и о тех, кому мы обязаны этими прорывами.
Мы привыкли думать о Фрэнке Гери как об архитекторе, который мастерски мнёт бумажки, но лишь единицы знают, что бюро Гери одним из первых доказало: объекты со сложными конструкциями и нелинейной геометрией можно реализовать в срок в рамках заявленного бюджета.
Уже имея компанию с 25-летним стажем и Притцкеровскую премию, Гери всё ещё не был известен широкой аудитории. Всё изменил Музей Гуггенхайма в Бильбао, плотно утвердивший в умах многих заказчиков ценность архитектуры на грани возможностей — «Эффект Бильбао» принёс и музею, и всему городу всемирную известность.
На самом деле музей не появился бы без более ранних технологических экспериментов Гери: скульптуры золотой рыбы, построенной к Олимпиаде в Барселоне (1992), и концертного зала Уолта Диснея в Лос-Анджелесе (проект создан в 1991, а построен к 2003).
Именно на рыбе и концертном зале офис Гери впервые попробовал прорывные технологии трёхмерного моделирования: архитекторы создали 3D-модели не ради визуализаций проекта, а ради расчётов конструкций и смет — во времена, когда такого понятия, как BIM не существовало и в помине. Для работы в 3D архитекторы впервые интегрировали в бюро программу CATIA прямиком из авиастроительной индустрии — без этого построить объекты такой сложности и выдержать сроки и бюджеты было бы невозможно.
Интересно, что Гери скорее был вынужден использовать новые технологии из-за инициативы сотрудников и давления заказчиков — он до последнего пытался обсуждать проекты только в макете. Однако результат первых экспериментов позволил ему вовремя понять их ценность и уже в 2002 году запустить проект Gehry Technologies для разработки собственных коммерческих BIM-инструментов. Намного позже благодаря этим инструментам бюро Herzog & De Meuron реализует стадион «Гнездо» в Пекине, а сами BIM-технологии станут стандартом архитектурной индустрии.
Когда мы говорим про влияние инструментов архитектора на процесс проектирования, мы далеко не всегда имеем в виду цифровые инструменты. Пример этого — удивительная архитектура Фрая Отто.
Более 50 лет Отто занимался тентовыми и мембранными конструкциями и доказал их жизнеспособность и экологичность. Архитектор и инженер всю жизнь говорил о проектировании, которое не наносило бы вред природе — задолго до того, как это стало всеобщей повесткой.
Широкую известность Отто принес павильон Западной Германии на Expo'67 в Монреале (там же Моше Сафди продемонстрировал свой многоквартирный Habitat). За павильоном последовал ещё более успешный проект — спортивный комплекс, построенный к Мюнхенской Олимпиаде 1972 года.
При чём же здесь инструменты? Концептуальный вклад Фрая Отто в архитектуру состоит не только в разработке конструкций нового типа — он был родоначальником аналоговых экспериментов. В исследовательской работе Отто и созданного им Института легких конструкций в университете Штутгарта (ILEK) не использовались компьютеры — огромный коллектив с середины 1960-х разрабатывал специальные приборы, позволяющие воссоздавать реальные нагрузки и проверять, как материалы и конструкции будут на них реагировать.
Отто не проектировал форму исходя из своих эстетических представлений, он буквально выводил её собственными аналоговыми инструментами во время экспериментов-симуляций. Он работал с мыльными пузырями, образующими минимальные поверхности, и песчаными воронками, чтобы проверить, как конструкции будут реагировать на разные типы нагрузок. А оптимальные маршруты архитектор искал с помощью нитей, слипающихся под воздействием воды.
Сейчас мы симулируем нагрузки и работу материалов на компьютере (в том числе с помощью связки Rhinoceros и Grasshopper): такой экспериментальный подход к работе с формой противопоставляется умозрительным решениям — он превратился в визитную карточку многих школ, а его корни уходят далеко в докомпьютерную эпоху. Сегодня многие архитекторы — например, Ахим Менгес или Патрик Шумахер, обучавшийся в лаборатории Фрая Отто в ILEK, — продолжают эту линию уже в цифровой среде. На видео — симуляция мембранных конструкций в Grasshopper.
Кстати, и сам Фрай Отто застал перенос своих исследований в цифровую плоскость. В 2015 году архитектор посмертно получил Притцкеровскую премию: Отто успел узнать о том, что ему присуждена награда, но не дожил до официального объявления результатов.
В 2006 году бюро Тойо Ито разработало Taichung Metropolitan Opera House. Здание тайваньского театра, отличающееся сложной геометрией внутренних пространств, было полностью построено только к 2016 году.
Чтобы расшифровать замысел команды Тойо Ито, надо обратиться к математической концепции минимальных поверхностей. Это поверхности, у которых средняя кривизна равна нулю во всех точках. В природе такие поверхности, к примеру, образует мыльная пленка (помните эксперименты Фрая Отто?). Периодические минимальные поверхности позволили команде Тойо Ито создать здание с пространством, которое бесконечно перетекает между этажами. Это пространство получило название Sound Caves («Звуковые пещеры»).
Математически точные инструменты моделирования, под которые были написаны алгоритмы, а также ручное прототипирование играли здесь важную роль — с их помощью конструировали несущую оболочку, искали её оптимальную форму и рассчитывали нагрузки. Компании Arup, которая взялась за реализацию, пришлось работать на грани возможного, чтобы превратить проект в реальность: ещё 10–15 лет назад такое здание было невозможно реализовать.
Мы не случайно рассказали именно об этом проекте Тойо Ито. Здесь в качестве отправной точки задействованы те же минимальные поверхности, что и у Фрая Отто, однако подходы к проектированию принципиально различаются. Если Фрай Отто, исследуя природные принципы формообразования, использовал минимальные поверхности, чтобы найти эффективное инженерное решение, то Тойо Ито использует формы минимальных поверхностей скорее для решения задач планировки — и вместе с большой командой ищет дорогостоящее инженерное решение для их реализации. Для создания катеноидной1структуры здания использовался метод торкетирования — под давлением воздуха бетон напыляли на металлический каркас.
Грег Линн — американский архитектор, давно развивающий вычислительные методы в архитектуре. Он начал внедрять цифровые технологии в проектирование, когда работа в цифровой среде ещё была маргинальной повесткой.
На рубеже 1980–90-х программы для интерактивной анимации, позволяющие двигать сплайны прямо на экране, активно использовались голливудской киноиндустрией и автомобильными концернами — и только затем вызвали резкие перемены в подходе к проектированию. Именно эти инструменты позволили архитекторам уйти от привычных модернистских коробок и начать мыслить криволинейными поверхностями: термин Blobitecture происходит именно отсюда.
Компания Greg Lynn Form, основанная в 1992 году, была одним участников этих драматических перемен: проекты Линна и его команды показали, как новые возможности софта и логика математических вычислений, которые в него заложены, могут дать архитектуре новый лексикон. Лексикон, обусловленный не функциональными ограничениями, работой материалов или желанием автора, а буквально возможностями инструмента проектирования.
Например, с середины 1990-х Greg Lynn Form начали активно использовать возможности программированияи анимации — как правило, с MEL Script в программе Maya. Они привнесли в архитектуру идею плавной, градуальной трансформации формы или одного элемента. К 2010-м такие формальные приёмы стали визитной карточкой многих архитектурных бюро, в том числе Zaha Hadid Architects.
Бюро Greg Lynn Form активно работает и сейчас — на биеннале 2016 года они представили проект реконструкции автомобильной фабрики в Детройте.
Мы рассказали о четырёх архитекторах: каждый из них оказался на каком-то из переломов цифровой эпохи. Все они были свидетелями или даже двигателями изменений в методах проектирования.
Цифровые и аналоговые инструменты, благодаря которым эти изменения происходили, стали не только технологическими новшествами своего времени, но и превратились в часть историй, которые стоят за реализованными проектами. Глядя на эти проекты сегодня, из XXI века, мы не всегда можем считать это — тем ценнее эта ретроспектива.