Меню

Как проектировать жильё, разговаривать с девелоперами и растить новых архитекторов

Интервью: команда архитектурного бюро «Цимайло Ляшенко и партнёры»

Алёна Шляховая, Полина Патимова, Катя Субботина

16.03.2023

Время чтения: 15 мин

Летом 2022 года мы поговорили с несколькими российскими архитекторами и дизайнерами интерьера о том, как устроена их работа: от самоопределения и основных принципов проектирования до предпочтений в софте и поисков заказов.

Это интервью — с командой «Цимайло Ляшенко и партнёры» о том, как в бюро проектируют жилые здания. 

Смотрите в записи выше или читайте текст ниже.

Подход к проектированию жилья

Алёна: Как давно вы проектируете жильё, и какое место эта типология занимает в вашей практике в целом?

Евгений: Давайте я расскажу об истории, а Павел и Ольга — о творческом процессе.

Бюро работает с 2001 года, и первое время нашими заказами было только жильё: сначала частные загородные дома, а в 20052006 году стали появляться и многоквартирные — с тех пор мы занимаемся в основном именно ими. 

Сейчас мы ведём примерно 30 проектов, и 25 из них — жильё. Все в разных стадиях: некоторые идут активно — например, конкурс, которым занимается 10 человек одновременно; некоторые более спокойно — например, объект строится, и кто-то один изредка ездит туда на надзор.

Алёна: Как вы категоризируете проекты? Может быть, жильё разного класса, реконструкция исторических и строительство новых зданий? Подходы к работе на разных проектах разные?

Евгений: В последние годы мы можем позволить себе не брать заказы, просто чтобы заработать. Берём только интересные — благо их стало больше, и теперь есть из чего выбрать. 

Если бюро берётся за проект, значит он точно чем-то нам понравился, и специальных методов для разных типов проектов в общем-то нет. Мы стараемся коммуницировать это и заказчикам: нет более или менее значимых, более или менее сложных объектов. Набор задач и компетенций меняется в зависимости от особенностей проекта, но устройство рабочего процесса, принцип формирования команды и внимательность к принятию решений одинаковы для всех. Хотя возможно я буду неправ, если скажу, что метод проектирования у нас тоже для всего одинаковый?

Ольга: По-моему, одинаковый. Для всех зданий. 

Евгений: Разница в стоимости материалов и технологий, которые мы предлагаем для разных проектов. 

Павел: Да, иногда, чтобы качественно воплотить какие-то решения, требуется очень дорогое производство или высокая квалификация рабочих, и если это не укладывается в бюджет, мы заранее предупреждаем об этом заказчика и предлагаем альтернативы. 

Ольга: Кажется, критерий качества у нас всегда всегда один — забота о человеке. Пространство должно быть качественным и в эконом-классе, и в люксе. 

Евгений: Есть интересный аспект работы с планировкой. Иногда девелоперы сами рисуют планировки, особенно для бюджетного сегмента, и, бывает, борются за каждые 50 см2. Но та же проблема может возникнуть и с более дорогим жильём: например, если это участок в центре, когда мало стен с окнами, вокруг соседи — и всё равно нужно сделать роскошные квартиры. 

  • Жилой дом в Курсовом переулке, Москва, 2013–2017  
  • Жилой дом в Курсовом переулке, Москва, 2013–2017  
  • Жилой дом в Курсовом переулке, Москва, 2013–2017  
  • Жилой дом в Курсовом переулке, Москва, 2013–2017  
  • Жилой дом на Кутузовском проспекте, Москва, 2016–2020  
  • Жилой дом на Кутузовском проспекте, Москва, 2016–2020  
  • Жилой дом на Кутузовском проспекте, Москва, 2016–2020  

Как правило, уже при знакомстве становится понятно, с каким типом проекта мы имеем дело. Многое зависит от того, с какими вводными приходит заказчик. Иногда он точно знает, какие квартиры будет продавать, и у него есть стандарт для всего, вплоть до количества санузлов и размера спален. А иногда нам говорят: «Вы эксперты, вы лучше знаете, как нужно делать и кто там будет жить. Сделайте так, чтобы им было хорошо».

Алёна: А у вас есть какая-то внутренняя библиотека испытанных готовых решений? 

Евгений: Прямо такая формализованная в виде каталога?

Алёна: Комбинация туалетов. Как делать (смеётся).

Евгений: Ты будешь смеяться, мы иногда пытаемся такое сделать. Что-то подобное у нас есть, но мы не обязываем этим пользоваться: кто хочет — смотрит, а кто-то делает по-другому.

Алёна: Но ведь ставка в проектах разного типа, скорее всего, делается на разные вещи. Условно, хорошее жильё эконом-класса и хорошая дорогая загородная резиденция выглядят по-разному. Как вы для себя определяете, что у вас получился хороший проект? Может быть, для разных типов проектов разные критерии?

Ольга: У любого объекта есть концепция. Она определяет, на что делается ставка. Это всегда уникальное решение, нет никаких рецептов, как сделать «правильно».

Иногда самое главное у здания — внешний облик, тогда оно становится заметным ориентиром на местности и работает на город. Всё зависит от задачи и от участка, от градостроительной ситуации. Иногда дом спрятан среди других зданий, и его никому не видно. Или из него наоборот открывается невероятный вид — тогда нам нужно будет сделать максимум окон на эту сторону. А где-то мы сконцентрируемся на внутреннем дворе. Может быть, это одно очень масштабное здание, а может — квартал из камерных зданий вместо большого секционного дома с десятью лестничными клетками. Или очень длинный дом — скульптура, выходящая на реку. Или закрытый дом в тесной застройке в центре Москвы, где жильё снимают не семьи с детьми, а люди, которые целыми днями работают и приходят туда только переночевать — может быть, их интересует не вид из окна, а комфортное место для сна. 

Павел: Да, брокеры говорили нам, что на такой тип жилья есть спрос. Есть люди, которые живут за городом, а работают в центре. У них много денег. Когда они задерживаются на работе и не хотят ехать полтора часа на Рублёвку, они едут в свою маленькую квартиру в центре — туда недолго добираться, она небольшая, по сути это отельный номер. 

Ольга: И возможно, форма такого здания будет не так важна: это не скульптура, которую можно рассмотреть со всех сторон. Тогда мы будем работать скорее с видовыми точками с разных улиц. 

Павел: Такой дом можно интегрировать в плотную окружающую застройку, может быть сделать двойной фасад с небольшими окнами и подробно проработать планировки и интерьеры. А лучше вообще без окон — для архитектора придумать дом без окон, по-моему, вообще мечта. Жилой. Каждый студент начинает с этого (смеётся).

Работа с контекстом

Алёна: Как вы работаете с окружением зданий? Есть ли какой-то этап предпроектного исследования, изучения контекста, и если да, то в чём он заключается? Вопрос даже скорее о том, какие находки из контекста сильнее всего влияют на концепцию здания? Есть ли какая-то закономерность?

Ольга: Конечно же, мы всегда анализируем участок. Думаю, я не скажу ничего нового: как учат в институте, так всё и происходит. Мы анализируем морфологию застройки, транспортную нагрузку, озеленение, историю места. И стараемся почувствовать место, найти в нём какую-то особенность. Для каждого участка складывается уникальная история, и дальше мы переходим к его градостроительной концепции. Где-то достаточно какого-то почти математического исследования, где-то обнаруживается интересный исторический факт, задающий характер всему проекту. 

Евгений: «Самое главное в окружении — виды из окон квартир» — девелоперы говорят, что так думают покупатели. Но лично для меня, например, это далеко не самый важный фактор. Я даже нашёл несколько знакомых неархитекторов, которые со мной согласны. Поэтому я иногда задаюсь вопросом: может, это какая-то надуманная история, такой негласный пакт, который никто не подвергает сомнению? Может, говорить покупателю, что главное — не вид, а, например, зелень во дворе? И несколько лет это повторять. 

Павел: Ты можешь придумать какую-то свою историю: убедительную, в которую веришь сам и которая честна по отношению к окружающим — и продавать её потребителю. Она может быть связана с особенностями какого-то конкретного проекта.

Алёна: А вам часто приходится придумывать такие истории? По-моему, архитекторы нередко придумывают продукт за заказчика.

Евгений: Мы всегда в самом начале работы рассказываем заказчику, что у каждого проекта есть какая-то своя история, благодаря которой он получился таким, каким получился — это то, что мы называем концепцией. И она же становится основой для презентации продукта рынку. Мы не просто расставляем на участке корпуса, соблюдая нормативы и требования к количеству квартир. Мы показываем, что интересного нашли именно для этого места и этого проекта.

Алёна: А если у заказчика уже готова своя стратегия, то вы пересматриваете её? Часто критикуете, советуете, что можно улучшить? Если заказчик приходит с конкретным ТЗ, позиционированием, рекламной компанией и запросом «жильё такого-то класса, для таких-то людей, мы провели кучу опросов и исследований».

Павел: Мы всегда принимаем идеи заказчика, тестируем и обсуждаем их. Мы готовы бесконечное количество времени инвестировать в эти обсуждения.

Евгений: Иногда у заказчиков есть мнения даже по поводу формы здания: «Мы проанализировали участок и решили, что здесь должно быть четыре башни». Но для нас это ничего не меняет, мы тестируем и эти, и свои собственные варианты.

  • Жилой дом на Цветном бульваре, Москва, 2016–2019  
  • Жилой дом на Цветном бульваре, Москва, 2016–2019  
  • Жилой дом на Цветном бульваре, Москва, 2016–2019  
  • Жилой дом на Цветном бульваре, Москва, 2016–2019  
  • Реконструкция доходного дома на Плющихе, Москва, 2015–2017  
  • Реконструкция доходного дома на Плющихе, Москва, 2015–2017  
  • Реконструкция доходного дома на Плющихе, Москва, 2015–2017  
  • Реконструкция доходного дома на Плющихе, Москва, 2015–2017  

Амбиции архитекторов

Полина: У девелоперов всегда есть какие-то гайдлайны, а что насчёт ваших собственных амбиций? Удаётся ли вам их реализовать или по дороге возникают какие-то конфликты? Если да, то как вы их разрешаете? 

Ольга: По-моему, наша основная амбиция — создавать качественные пространства, максимально комфортные для людей. Мне кажется, архитектор даёт такую клятву — как у врачей клятва Гиппократа — что всё, что он делает — для людей. И в общении с девелопером мы всегда ищем слова, которые помогут ему понять, что именно это поможет продать больше квартир.

Евгений: Ольга рисует какой-то исключительно добрый и позитивный разговор с девелопером. Хотя, я уверен, вы понимаете, что он не всегда получается таким. Для девелопера важны скорость и прибыль: он хочет построить не очень хорошо, а настолько хорошо, чтобы это купили. Много лет назад мы сталкивались с такими запросами, и Ольга тоже сталкивалась, просто уже забыла.

Ольга: Вы меня просто защищаете от них.

Евгений: Да, в последнее время мы стараемся на первой же встрече предупредить заказчика, что с нами есть смысл работать, только если он будет с нами в диалоге. У нас должно быть право голоса по каждому вопросу. Если вы девелопер, быстро продаёте квартиры, знаете, какие в доме должны быть планировки и фасады, сколько секций, какое расстояние между корпусами — мы вам просто не нужны. Вам нужны какие-то другие архитекторы. Мы будем делать хорошие пространства и дома с хорошим дизайном. Хорошим — значит качественным, а не только быстрым и дешёвым. Таким, в котором будет хорошо людям, и который будет будет уместно смотреться в городе. 

Каждый раз мы надеемся создать если не шедевр, то хотя бы просто объект, на который нам самим будет приятно смотреть. 

Ольга: Ещё речь может идти об амбициях с точки зрения формы. Когда я училась в МАрхИ, наш преподаватель с первых занятий отбивал у студентов желание воздвигнуть себе памятник. Когда кто-то начинал творить что-то невообразимое, очень выразительное по форме и совершенно не вписывающееся в контекст, он сразу объяснял, что вы здесь не для этого. Тогда это на меня сильно повлияло, поэтому в нашем бюро, кажется, так никто не делает.

Евгений: Ты так воспитываешь своих студентов. У нас в бюро человек 15, которых учила Ольга.

Да, у нас нет таких амбиций, когда хочется за счёт заказчика или города сделать какую-то оригинальную скульптуру.

Ольга: Кстати, здание может быть скульптурой, у него может быть такая задача. Но это должно быть связано с чем-то ещё, а не просто с чьими-то личными планами. 

Павел: По-моему у нас нет общей для всего бюро амбиции. Каждый сотрудник и каждая команда формулируют её для себя сами. Моя амбиция — сделать здание, которое имеет какой-то образ, атмосферу, и оно от самой первой идеи, рисунка на салфетке до дверной ручки на конкретной двери следует одной логике, одной идее и выстроено как одна структура. Она каждый раз может быть разная, но я в своей работе бесконечное количество времени и сил уделяю этой задаче: чтобы всё было взаимосвязано.

Евгений: Паша любит, когда в здании всё подчинено одной линии, руке мастера — архитектора. В действительности так бывает редко. Заказчики привыкли торопить проект: «Дайте сначала концепцию, а дальше что-нибудь ещё. Сделайте оболочку, а интерьер когда-нибудь потом». Этот длинный процесс от первоначальной идеи до разрезания ленточки, когда дом построен, — его ведёт большая группа, он длится несколько лет, многое меняется. А Паша хочет, чтобы архитектор имел решающее влияние на проект от начала до конца. 

Павел: Да. Я в своих проектах даже на фасадные подсистемы всякие обращаю внимание, корректирую их. Хотя их не будет видно. У меня просто такой подход к работе. И когда он у тебя честный, ты не можешь…

Ольга: Согласиться на что-то другое.

Алёна: А удобно ли людям жить в таком произведении искусства? 

Павел: Я не говорю про произведение искусства. Я имею в виду, что любой проект — это всегда миллионы вопросов и ответов. Даже самый маленький дом — это тысячи решений, тысячи «да» или «нет».

Евгений: Павел наверное хотел бы влиять и на интерьер квартир. Жильцам разрешил бы только выбрать одеяла и расставить вазочки. 

Павел: Я хотел бы, конечно, влиять на выбор постельного белья (смеётся). Меня обвиняют в авторитаризме, но на самом деле я, наоборот, пытаюсь создать такую структуру, на которую не повлияет выбор постельного белья или цвет внутренних стен. У всех квартир будут разные интерьеры, и наша задача как раз отобразить это, например, в их гибкости.

Рабочий процесс и найм

Алёна: Теперь хотим спросить, как вы строите работу над проектами. Расскажите для начала, сколько у вас сотрудников, и сколькими проектами занимается каждый?

Евгений: Примерно 100 человек. Из них человек 80 — с архитектурным образованием. Часть из них занимаются только визуализацией и графикой. Часть — только макетами. Часть — только интерьерами. Проектируют здания примерно 60 человек. Сейчас они делают около 30-ти проектов. Грубо говоря, проекты можно разделить на 3 группы: 10 штук сейчас на концептуальной стадии (плюс конкурсы), ещё для 10-ти чертится рабочка и ещё 10 строятся. Если речь о концепции, её могут делать до 25-ти сотрудников. Рабочую документацию для проекта обычно делают от 2-х до 5-ти человек. Если стройка идёт медленно, то мы говорим, что на этом проекте задействован не целый человек, а 0,3 или 0,4 человека. 

Если поймать кого-то в коридоре и спросить: «Какие у тебя сейчас проекты?», большинство ответит, что не один: «По одному езжу на стройку, по другому — работаю с утра до вечера, а на третьем лучше всех знаю, что мы придумали в концепции, поэтому отвечаю на вопросы группы, которая делает следующую стадию».

Алёна: А как вы нанимаете людей? Вот Ольга много преподаёт, и много её студентов приходит в бюро — когда ты сам воспитывал этого человека, то понимаешь, что в него вложил. А если приходит кто-то ещё, то на какие качества вы обычно смотрите?

Евгений: Обычно интервью проводят несколько человек, чтобы потом можно было обменяться впечатлениями. Сначала мы внимательно вчитываемся в CV, смотрим, нет ли там каких-то странных поворотов, вроде того, что человек в нескольких хороших компаниях работал по два месяца — сразу думаешь, почему так: у него неспокойно на душе или он всем везде мешал? 

Портфолио тоже смотрим, но это не всегда решающий фактор. И очень важен разговор на встрече, только по нему мы можем понять, что это за человек и какие у него ожидания от работы. Последнее особенно важно: некоторые архитекторы, особенно начинающие, приходят к нам со слишком романтическим представлением о бюро.

Павел: Красивое портфолио ещё не значит, что специалист хороший. Иногда оно выглядит очень хорошо, но потом выясняется, что человек не может решить какие-то архитектурные задачи. Очень важно личное общение: часто может заинтересовать опыт, рассуждения, юмор кандидата. 

Евгений: Ещё важнее — испытательный срок. За 3 месяца становится понятно, может ли человек работать именно у нас — ведь в каждом бюро своя спе цифика, свой подход. Возможно, человек просто не подойдёт нам, а в другом бюро пригодится и будет отлично работать. По собеседованию это угадать невозможно.

Ольга: У меня более идеалистические представления, я отвечаю за идеализм в нашем бюро. 

Сперва мы отбираем кандидатов по портфолио, то есть не все попадают сразу на собеседование. Кстати, благодаря Софт Культуре красивых, хорошо свёрстанных портфолио в последние годы становится всё больше. Дальше, беседуя с человеком, мы стараемся почувствовать, насколько у нас близкие ценности, потому что представления о красоте, о правильности и неправильности — они очень субъективные. Хочется найти людей, которые так же как мы смотрят на мир и воспринимают красоту. И обычно во время собеседования прямо чувствуется, если это наш человек: он просто очень сильно начинает нравиться. 

Все, кто работает у меня в концептуальном отделе, очень нравятся мне лично. Каждый день  отправляясь на работу, я знаю, что буду рада их видеть, я восхищаюсь ими и влюблена в их талант — в этом есть особенная сила. 

Павел: Да. Работа тяжёлая, напряжённая, поэтому важно, как сотрудники будут взаимодействовать между собой даже просто по-человечески.

Ольга: Да, и обычно пятнадцати минут на собеседовании достаточно, чтобы почувствовать этот контакт.

Евгений: Я сейчас понял, что все, кого мы взяли за последний год, те, кем мы реально довольны, — это все, кто очень понравился нам сразу на собеседовании. 

Ольга: Да, и по-моему это не навык, который можно специально натренировать и вообще как-то искусственно создать. Если мы человека не берём, это не значит, что он хуже других. Важно, чтобы каждый оказался как-то на своём месте, где ему будет лучше всего и где он максимально раскроется. 

  • Дом Lumin, Москва, 2016–2023  
  • Дом Lumin, Москва, 2016–2023  
  • Дом Lumin, Москва, 2016–2023  
  • Дом Lumin, Москва, 2016–2023  
  • Жилой дом «Бродский», Москва, 2016–2022  
  • Жилой дом «Бродский», интерьер. Москва, 2016–2022  
  • Жилой дом «Бродский», интерьер. Москва, 2016–2022  

Алёна: А как дальше складывается жизнь нового сотрудника в бюро? Насколько у него есть право голоса? Насколько отдельный сотрудник может реализоваться как архитектор?

Евгений: Слово «архитектор» вообще предполагает самые разные виды деятельности и разные судьбы, разные карьеры. Кто-то начинает с интерьеров, кто-то увлекается благоустройством, кто-то (тоже архитектор) координирует PR-проекты, кто-то руководит макетной мастерской. 

Я вот начинал архитектором, а теперь директор и решаю административно-финансовые вопросы. Мы всегда открыты к тому, что профессиональные траектории наших сотрудников развиваются в хорошем смысле по сложным сценариям. Совершенно неизвестно, где новый человек окажется через год, что конкретно он будет делать. И с точки зрения личной реализации у нас очень хорошие возможности. Если это хороший сотрудник, мы точно будем его слушать и стараться найти подходящую ему роль. 

Павел: Главное, чтобы человек горел своим делом: чем бы он ни занимался, это должно ему очень нравиться. И второе — важно обладать ответственностью, ну просто природной, человеческой. Всё остальное — понятия плавающие. У кого-то лучше получается подача, у кого-то более технические задачи, у кого-то административные. Архитектура — настолько объёмная вещь, и на каждом проекте столько разных задач, что для любого типажа найдётся применение, и каждый сможет внести свой вклад.

Евгений: По-моему, есть такое заблуждение, что архитектору непременно нужно реализоваться как автору, иметь возможность сказать «вот эта конструкция — моя». Нам скорее кажется, что архитектура — командная работа. Поэтому мы следим, чтобы когда проект публикуется, список участников был как можно длиннее и без чёткой иерархии: мы хотим, чтобы все, кто им занимается, чувствовали себя равноправными соавторами. Когда журналисты спрашивают, чей это проект, мы даём список из сорока человек.

Ольга: Мне важно сохранять свою преподавательскую роль не только в институте, но и в бюро — и следить за тем, как сотрудники развиваются. Поэтому я комбинирую разные команды, по-разному распределяю внутри них проекты и ответственность и стараюсь сделать так, чтобы у каждого было какое-то пространство для творчества, где он мог бы тестировать свои идеи и попробовать себя в разных ролях. На одном проекте человек больше занимается планировками, на другом фасадами, а на третьем благоустройством. Так можно найти то, что ему больше всего понравится. Иногда удивительно, как люди в процессе работы меняются, находят какую-то свою специфическую область интересов. 

Павел: Это чтобы человек занял свою нишу и занимался бы только ей — или стал всесторонним специалистом?

Ольга: Бывает по-разному. Все меняются. Иногда ребята начинают делать настолько классные концепции, что я отправляю их набираться опыта на следующих стадиях, где можно поработать с инженерами и конструкторами. А потом вернуться к концепциям, но с совершенно другими знаниями. 

Алёна: А кто обычно презентует проекты заказчику? Кто показывает ему промежуточные варианты и вообще ведёт коммуникацию?

Евгений: Обычно это сами Цимайло и Ляшенко. Так сложилось.

Инструменты, графика и визуализации

Полина: Какими программами вы пользуетесь? Есть ли у вас какой-то шаблон или регламент? Есть ли набор программ, который обязательно нужно знать, чтобы попасть в бюро? 

Евгений: Для нас люди важнее регламентов и правил. Мы используем почти все программы, которые есть на рынке. Каждая команда подбирает подходящие ей инструменты и методы. Иногда приходят очень заинтересованные и активные молодые архитекторы и заражают всех вокруг новыми знаниями: показывают новый софт или новые способы использовать старый. 

Единственное обязательное правило: наши заказчики — в основном девелоперские компании, и они просят сдавать стадии «Проект» и «Рабочая документация» в Revit. Поэтому новым сотрудникам важно уметь в нём работать. Если кто-то не умеет — просим BIM-менеджера обучить его. И вообще всегда поощряем стремление осваивать новые инструменты. Например, у SketchUp низкий входной порог и интуитивный интефейс, но нам важно, чтобы архитекторы работали в нём правильно и эффективно. Если у нового сотрудника нет такого уровня, его легко достичь за месяц под руководством тренера.   

Алёна: А есть ли кто-то, кто занимается графикой?

Евгений: Да, у нас есть графический дизайнер. Сейчас он занимается уже не только оформлением материалов к архитектурным проектам, но и разработкой айдентики и навигации для жилых комплексов.

Павел: Этот человек разработал шаблон для архитектурных альбомов, и мы больше не изобретаем каждый лист заново. Но если проекту нужна какая-то особенная подача, от шаблона можно немного отступить.

Ольга: Но чертежи мы подаём сами. То есть графика — это полностью за архитекторами. 

Евгений: Наш интерьерный отдел уделяет подаче огромное внимание. Ольга Лаврентьева, его руководительница, обычно говорит, что если проект представлен плохо — значит, он и сделан неправильно. Это не точная цитата, пересказываю, как понял, своими словами. Её альбомы — почти художественные произведения. Кто-то смеётся: зачем тратить на них столько времени? Ольга говорит, что именно графика убеждает заказчика. А архитектору  даёт более глубокое понимание проектных решений: когда тратишь столько времени на графику, успеваешь и их несколько раз проверить и переосмыслить. И когда в результате всё складывается — это не потерянное время, а хороший знак. 

  • Башни в Хамовниках, Москва, 2017–2022. Генеральный план  
  • Башни в Хамовниках, Москва, 2017–2022. Схема формообразования  
  • Башни в Хамовниках, Москва, 2017–2022. План жилого этажа  
  • Башни в Хамовниках, Москва, 2017–2022. Фасад  

Полина: А как вы относитесь к визуализациям и используете ли коллажи?

Евгений: Для промежуточных встреч и обсуждения каких-то конкретных решений форма подачи не так важна. Но в целом мы понимаем, что заказчики ждут от нас реалистичной подачи. Главная итоговая презентация — такая пафосная, где собираются инвесторы, принимающие решения — это всегда фотореалистичные рендеры. 

Павел: Фотореалистичная картинка понятнее для неподготовленной публики, она более информативна и, в отличие от коллажа, не оставляет пространства для манёвров. Но в альбоме из ста страниц таких всего несколько штук. Кроме них есть множество изображений, иллюстрирующих какие-то локальные решения — они могут быть хоть скринами из SketchUp'a. Но это не мешает им быть классными. 

Евгений: Однажды мы несколько раз подряд уходили с презентаций расстроенными, потому что заказчику категорически не нравилась наша концепция. Это было лет 10 назад, и тогда у нас ещё не было такого авторитета, мы не могли говорить, что наше мнение важнее. Мы думали: если не понравилось, значит проблема в нас. Тогда кто-нибудь говорил: на следующую встречу нужно принести тот же проект, просто заказать хорошую визуализацию. Оказалось, это правда так работает. На следующей встрече мы слышали: «Вот, другое дело, умеете, когда хотите!». Поэтому в какой-то момент мы создали собственный отдел визуализации. Сейчас в нём работает 7 человек, все — специалисты высочайшего уровня. 

Павел: Они много думают о композиции, атмосфере. Какой свет должен быть на картинке — пасмурный или дневной — чтобы именно этот проект смотрелся наиболее выгодно. И это не какие-то заезженные решения, они каждый раз изобретают что-то новое.

Ольга: Да, они знают, что успех презентации во многом зависит именно от картинок. Какие бы идеи мы ни заложили в проект, какие бы чертежи классные ни сделали, самая впечатляющая часть — всегда рендеры. 

Евгений: Ведь часто бывает, что сам проект хороший, но его не смогли убедительно подать. 

Алёна: А не возникает проблем из-за того, что визуализировать приходится людям, которые не работали над проектом и потому, может быть, хуже его понимают?

Евгений: Да, визуализаторы не проектируют, но они всегда на связи с архитекторами: к ним в любой момент могут подойти Оля или Паша и что-то подсказать, как-то повлиять на процесс — уточнить геометрию, попросить иначе расставить акценты. Когда мы поручали визуализацию сторонним подрядчикам, процесс шёл не так гладко: мы сначала отправляли ТЗ, потом через несколько дней получали ответ, писали правки, часто ругались из-за сроков и оплаты.

Ольга: Наши ребята работают с нами уже давно, они в основном архитекторы по образованию, прекрасно разбираются в архитектуре, у них хороший вкус. Поэтому обычно они очень хорошо чувствуют проект и с лёгкостью подбирают подходящие ему ракурс и атмосферу.

Алёна: Последний вопрос: что вам больше всего нравится в вашей работе? 

Евгений: Мне больше всего нравится помогать людям взаимодействовать, достигать согласия. На переговорах или просто между собой в повседневной работе. Мне нравится с этим разбираться: какие у кого задачи и проблемы внутри бюро, кто для чего подходит или не подходит. Люблю возиться с людьми. В хорошем смысле. 

Павел: А я уже говорил: я обожаю выстраивать структуры и последовательности. Это и про проекты, и про графику, и про людей — задачи самые разные, но я стараюсь их связывать и подчинять какой-то единой логике.

Ольга: У меня опять очень романтический ответ. Мне просто нравится придумывать здания. Мне нравится заниматься архитектурным проектированием — таким, каким я его полюбила на 3-м курсе в институте, когда впервые узнала, что это: придумывать образ. А теперь нравится не только создавать что-то у себя в воображении, но делать это вместе с кем-то — быть частью этого коллективного процесса придумывания.

  • Гостиничный центр, Московская область, 2007–2011. Визуализация  
  • Гостиничный центр, Московская область, 2007–2011. Визуализация  
  • Кампус, Сургут, 2017. Визуализация  
  • Башни в Хамовниках, Москва, 2017–2022. Визуализация  
  • Ледовый дворец (павильон ВДНХ № 20), Москва, 2016–2018. Визуализация  
Еще статьи
Наш сайт использует файлы cookie. Продолжая использовать сайт, вы даёте согласие на работу с этими файлами.