Зачем архитекторам теория и история

Александр Острогорский: Архитектура превращается в погоню за новыми идеями. Постоянно меняются условия жизни, технологии, требования рынка, и никакая теория, никакая методичка родом из 70-x за этим не успевают. Кто-то находит интересное решение — и завтра оно в каждой второй конкурсной подаче. Хорошо это или плохо? Боюсь, тут не очень многое зависит от нашего отношения. Но просто коллекционировать и разглядывать чужие картинки — это не работает, это может и нейросеть. Надо копать глубже, видеть не только образы, но и логику за ними. 

И одновременно, архитекторы увязли в правилах, которые сами составили еще в прошлом веке. Например, требование к каждому проекту быть новым и необычным. Такие правила глубоко сидят в профессиональном мышлении, многие даже не замечают, что реагируют на задачи определенным образом — с таким же автоматизмом, с каким нога реагирует на удар молоточком по коленке. Я не говорю, что эти автоматизмы обязательно приводят к плохим результатам, но нельзя научиться новым трюкам, пока не разобрался со старыми.

Евгения Удалова: Кейс-стади и исследования — это очень актуальная штука. Сейчас по работе мне приходится изучать много градостроительных и архитектурных концепций. И везде авторы используют аналоги, референсы, вставляют в свои альбомы диаграммы, схемы, фотографии, которые они берут из проектов известных бюро. Часто совсем непонятно, какой логикой они связывают задачи, которые перед ними стоят, и референсы, которые они используют, натягивая, грубо говоря, круглое на квадратное. Часто оказывается, что за проектом нет яркой идеи, а референсы были нужны просто для коммуникации с заказчиком. Хочется работать с материалом так, чтобы аналоги были источниками не только картинок, но и идей.

Евгения Удалова: Пожалуй, единственная стадия проектирования, где такие знания не пригодятся, — производство рабочих чертежей. Исследование и разработка концепции не могут обойтись без какого-то корпуса теоретических знаний, аналитического аппарата и профессионального кругозора. Даже визуализация, взаимодействуя с образом, эмоциями, ассоциациями, впечатлениями обращается к гуманитарным — историческим, культурным и социальным вопросам. Многообразие контекстов, в которых существует архитектура, невозможно учитывать, опираясь только на утилитарные, практические навыки. 

Александр Острогорский: Я обычно говорю, что даже способность поддержать разговор на архитектурную тему, рассказать анекдот из истории, к месту сказать: «А вот у Корбюзье я видел…» или «Давайте сделаем, как Мельников…» — это уже важно, это уже практика. И это начинается с проектов в портфолио, продолжается на собеседовании, потом — за кофе с коллегами, а потом — на презентации проекта заказчику. И в финале мы видим здание, которое ведет диалог с историей на глубоком уровне, оригинально интерпретирует наследие и так далее. Если я и утрирую, то совсем немного. Эта коммуникация между прошлым, настоящим и будущим — это важнейшая часть профессии, это и есть практика. Многие, даже не знают, что они в этой коммуникации участвуют — помните, как героине «Дьявол носит Прада» объясняли, откуда берется мода? А другие, наоборот, очень хорошо понимают, как устроен этот разговор. 

Александр Острогорский: Это очень сложный вопрос. Во-первых, что такое модернизм? Сколько его видов мы знаем? Сколько противоположных по смыслу или просто разных авторских концепций? Это стиль, движение, метод, идеология? Это про форму, функцию или конструкцию? 

Во-вторых, какой бы упрощенной ни казалась такая постановка вопроса, но все-таки, модернизм — это хорошо или плохо? Архитекторы-модернисты все разрушили, испортили города, заставили людей жить в крошечных квартирах? Или помогли решить кризис с жильем, адаптировали города для движения транспорта, изобрели новые технологии строительства, и так далее?

Проблема в том, что мы не можем ответить на эти вопросы, но до сих пор не можем и не искать ответ на ниx. Модернизм никак нельзя исключить из контекста современной архитектуры, как и из истории почти каждого европейского города.    

Евгения Удалова: Импульсы, заданные модернизмом, затрагивают наше время как круги на воде. Можно со мной поспорить, но по-моему все последующие архитектурные движения в большей или меньшей степени оппонируют модернизму: архитектурное сообщество пока не предложило что-то сопоставимое с идеями модернизма по силе, смелости и радикальности высказывания. 

Зульфия Камалова: Идеи модернизма существуют не только в прошлом, многое стало отправной точкой для нашего настоящего, а значит важно осмыслить этот период и для понимания будущего. Модернизм всегда рождает бурный отклик, порой совершенно противоположные мнения, стимулирует на дискуссию и размышления. 

Алия Шигапова: Главное преимущество и отличие этого курса от многих других курсов по истории архитектуры или искусства в том, что мы предлагаем участникам не только прослушать лекцию, но и попытаться проанализировать некоторые проекты каждого из пяти архитекторов. Только методом кейса-стади, анализа примеров, слушатель курса сможет усвоить материал каждого занятия наиболее эффективно. Кейс-стади — это прекрасная возможность получить навык работы с материалами, научиться видеть не самые очевидные особенности планов, фасадов, формообразования зданий. И конечно же эти навыки обогатят личную практику наших слушателей.

Анна Астахова: Основа кейс-стади — вопрос, на который нужно найти ответ. Такой метод из простого слушателя делает настоящего исследователя: рождает азарт, будит воображение и учит фокусироваться. Французский писатель Анатоль Франс сказал, что искусство — это «в сотый раз увидеть по-новому то, что до тебя видели другие». Думаю, то же относится и к архитектуре. Видеть «по-новому» может только внимательный, любопытный глаз, который кейс-стади помогает тренировать.

Ярослава Комиссарова: Собираясь на теоретический курс или лекцию по истории, часто хочется представить себя в роли пассивного слушателя: вам что-то рассказывают, вы внимательно или не слишком внимательно слушаете, иногда что-то записываете на полях, а потом благополучно убираете эти размышления в стол. Мы хотим, чтобы эти записи на полях наоборот стали отправной точкой динамичного и часто непредсказуемого исследовательского процесса — вокруг них строится практическая часть занятий. Что вы заметили? О чём это вам напомнило? Как так получилось? Мы стараемся сформулировать вопросы, позволяющие по-новому взглянуть на архитектуру, с которой как будто уже и так всё давно ясно.

Евгения Удалова: Самое ценное, что дают дискуссии, — возможность услышать альтернативные точки зрения, взглянуть на объект под новым углом, глазами участников с самым разным опытом, в том числе профессиональным — на предыдущем запуске в группе были не только архитекторы. Обсуждения позволяют по горячим следам пересмотреть собственные выводы, поэтому результат совместной работы всегда интереснее и полнее, чем итог индивидуального движения. 

Ярослава Комиссарова: Архитектурное исследование, как и проектирование, — многогранный, иногда непредсказуемый процесс, и чтобы он был по-настоящему продуктивным, важно уметь работать в команде: выдвигать гипотезы и убедительно артикулировать идеи, планировать и распределять задачи. 

Александр Острогорский: Такие курсы — ещё и место, где можно найти единомышленников. Гуманитарное знание связано с ценностями, взглядами, эмоциональным опытом. Общение с людьми, которые смотрят на мир так, как смотрим мы, или же опыт совместного понимания мира — это одно из переживаний, которое делает жизнь более полной и интересной даже в самые тяжелые времена.