«Кристаллы памяти, застрявшие в мазуте безвременья»

Ася Котенко: Почему из множества видов архитектурной, проектной, пространственной деятельности вы предпочитаете работать с выставочными и музейными проектами? 

Дима Барьюдин и Егор Ларичев: Работа в культуре, будь то длительные проекты для музеев или организация временной выставки, — это возможность работы с пространством, как с медиа. Она позволяет не только создать прямой диалог с аудиторией, но и транслировать и артикулировать с помощью архитектуры те идеи, которые мы разделяем с кураторами и музейными сотрудниками.

Ася: Музейное дело давно вышло за рамки концепции простого коллекционирования предметов искусства. В чем, на ваш взгляд, сегодня состоит социокультурная роль музеев? 

Дима и Егор: Музей — консервативная по своей природе, а значит, довольно устойчивая институция. Её основная задача — сохранение культурных ценностей, а их изучение и демонстрация стоят на втором плане. В ХХ веке неоднократно предпринимались попытки «вывести музей из себя»: расширить палитру музейных активностей в социо-культурном поле, «отменить» музейные практики. 

Два противоположных примера — ГЭС-2 и Егорьевский музей. Первый в традициях парижского центра Помпиду категорически отказывается называть себя музеем , предпочитая формулировку «дом культуры». Это не мешает ему иметь музейную инфраструктуру, музейный климат и линии охраны, позволяющие делать выставки, демонстрирующие музейные предметы. 

С другой стороны — Егорьевский музей, государственное учреждение, созданное в 1911 году для демонстрации частной коллекции диковин. То есть задуманный довольно консервативным музей сегодня создает концепцию развития территории ткацкой фабрики, выполняя серьезную градостроительную функцию.  

Ася: Вы много работаете в регионах России с уникальными, порой неожиданными коллекциями, связанными с историей малых городов, промышленностью. В чем на ваш взгляд роль музея в небольшом городе сегодня? 

Дима и Егор: Мы глубоко убеждены в том, что музей в маленьком городе должен быть точкой сбора сознания сообщества горожан и их рефлексии над собственной судьбой и перспективами. Это то, о чём наш курс приглашает побеседовать. 

Ася: Несколько лет назад проект музея ГУЛАГа получил не совсем архитектурную, но очень важную культурную премию от Совета Европы как лучший музей. Как вам, авторам экспозиции, кажется, почему этот проект был выбран?

Дима и Егор: Мне кажется, что премия за действительно хорошую экспозицию Музея ГУЛАГа была попыткой поощрить понятный в Европе тренд, направленный на музейную фиксацию нелицеприятных моментов истории и проработку этой травмы, осуществленной силами государства. Открытие новой экспозиции оказалось созвучным с европейской рефлексией над проблемами деколонизации.

Ася: Расскажите о работе над этим проектом, насколько сложно для вас работать в рамках этой темы, ведь чтоб построить сценографию выставочных пространств, вам пришлось полностью погрузиться в историю ГУЛАГа?

Дима и Егор: Если исключить чрезвычайно активный негативный эмоциональный контекст, работа не отличалась от других подобных. Есть коробка, есть коллекция, которая в ней хранится, есть тонкая материя между ними: это и есть экспозиция. 

Экспозиционная идея Музея ГУЛАГа — некая мазутоподобная река безвременья, по которой плывут зрители, сталкиваясь с узнаваемыми сюжетами из истории ГУЛАГа, представленными в виде больших инсталляций. В экспозиции встречаются «маленькие истории» — кристаллы памяти, застрявшие в мазуте безвременья. Это довольно подробные витрины, где представлены экспонаты о судьбе одного из гулаговских заключенных, его подробная, уникальная история. Обращаясь к витринам, посетители узнают истории заключенных и «освобождают» их. Идея использовать такую структуру музейного рассказа появилась при тщательном изучении коллекции музея, которая должна была лечь в основу постоянной экспозиции. 

Ася: Пришлось ли вам как-то адаптировать материалы из архивов ГУЛАГа, когда вы делали передвижную выставку для школ? Расскажите об этом проекте, в чем была его цель?

Дима и Егор: Цель этой выставки — попытаться расширить аудиторию музея и дать ему возможность выйти за рамки собственных стен. Для неё нам пришлось подобрать музейные предметы, которые позволили рассказать историю ГУЛАГа доступным для школьников языком. Выставка получилась интерактивная, доступная, интересная и тяжелая. В прямом смысле тоже: чемодана с интерактивными экспонатами весил больше 200 кг. 

Ася: Есть ли у вас некая методология или подход к созданию экспозиционного нарратива, с чего вы начинаете работу над проектом? Или это каждый раз новая история и уникальный опыт и все идет от контекста? 

Дима и Егор: Мы всегда сначала знакомимся с сотрудниками музея и с коллекцией: именно люди, которые группируются вокруг музея, определяют то, как институция будет функционировать. Если не договориться с ними заранее, не прийти к общему представлению о том, каким должен быть музей, ничего не получится. 

Сделать выставку «на пустом месте» тоже можно. Опыт показывает, что можно нарисовать и даже воплотить любой музей, но для нас важнее возможность использования архитектуры как пространственного языка рассказа, с которым напрямую связан зрительский опыт. 

Ася: Современное музейное пространство позволяет куратору и проектировщику выставки работать практически с любыми медиумами: свет, звук, видео, иммерсивные инсталляции, партисипативность. Что входит в палитру, с помощью которой вы проектируете выставки? Есть ли что-то, что вы можете выделить как главное? 

Дима и Егор: Условия, на самом деле, везде довольно разные, тем более, на просторах России. Обычно находится какой-то интересный случай, феномен, сюжет или обстоятельство, которое является отправной точкой для работы. Мы начинаем работу с исследования контекста, определения потенциала, возможных развилок, а потом уже «выбираем орудие», которым в этот раз мы намерены действовать.

Ася: У  вас есть любимый музей? Или музейный проект, какая-то конкретная выставка? Расскажите про него. 

Дима и Егор: Это «Полторы комнаты» в Санкт-Петербурге: более точного музея поэта я, кажется, пока не видел. Анна Наринская — мой первый редактор и учитель в журналистике, а Александр Бродский — невероятный архитектор и тончайший художник. 

Музей гениально организует пространственное переживание и переворот, который испытываешь, когда попадаешь в комнаты. И хипстерская обманка начала с отреставрированными креслами и настоящей дранкой, и типичная для Бродского-архитектора выставка окурков и прочих найденных при реставрации предметов создаёт для этого пустого пространства абсолютно идеальный контраст. Подлинность поэзии показана через подлинность фрагмента пространства. Очень условного и поэтизированного фрагмента, очищенного от предметного мусора — но он сделан так плотно и честно, что заменяет собой мемории, обычные в писательских домах и квартирах. 

Ася: А ваш любимый проект Послезавтра? Это не обязательно успешный или известный проект - но тот над которым было увлекательнее всего работать? Интересно совпадут ли ваши мнения как команды? 

Егор: для меня это «Река РЕКа» — инсталляция на 25 лет Еврейского конгресса в холле театра в Барвихе. Волнообразная стена-таймлайн, сквозь которую можно было перемещаться, была построена за ночь. По дороге с монтажа я почти заснул за рулем — но мы чудом остались живы.  

Дима: самый важный для меня проект на сегодняшний день –  временный  павильон на территории Сада памяти Музея истории ГУЛАГа в Москве. У нас получилось в полной мере реализовать всё то, что мы замышляли для сложного, неоднозначного и во-многом экспериментального выставочного пространства. Кроме того, объект очень созвучен духу сегодняшнего времени.

Ася: А если бы к вам пришел заказчик и предложил спроектировать музей с нуля с любым бюджетом и возможностью приобрести в коллекцию любые предметы истории, искусства, антропологии (ну представим себе такое) - о чем был бы ваш музей?

Егор: Я бы тогда сделал Музей свободы — для меня это самая важная категория культуры.

Дима: Я живу в Тель-Авиве, и меня сейчас очень будоражит память 7 октября — я хотел бы сделать музей этого события.